Неточные совпадения
Я, как матрос, рожденный и выросший на палубе разбойничьего брига: его душа сжилась с бурями и битвами, и, выброшенный на берег, он скучает и томится, как ни мани его тенистая
роща, как ни свети ему мирное солнце; он
ходит себе целый день по прибрежному песку, прислушивается к однообразному ропоту набегающих волн и всматривается
в туманную даль: не мелькнет ли там на бледной черте, отделяющей синюю пучину от серых тучек, желанный парус, сначала подобный крылу морской чайки, но мало-помалу отделяющийся от пены валунов и ровным бегом приближающийся к пустынной пристани…
— Ей-богу, правда.
В прошлом году были
в Колпине, да вот тут
в рощу иногда
ходим. Двадцать четвертого июня братец именинники, так обед бывает, все чиновники из канцелярии обедают.
Лето
в самом разгаре; июль
проходит; погода отличная. С Ольгой Обломов почти не расстается.
В ясный день он
в парке,
в жаркий полдень теряется с ней
в роще, между сосен, сидит у ее ног, читает ей; она уже вышивает другой лоскуток канвы — для него. И у них царствует жаркое лето: набегают иногда облака и
проходят.
У Марфеньки на глазах были слезы. Отчего все изменилось? Отчего Верочка перешла из старого дома? Где Тит Никоныч? Отчего бабушка не бранит ее, Марфеньку: не сказала даже ни слова за то, что, вместо недели, она пробыла
в гостях две? Не любит больше? Отчего Верочка не
ходит по-прежнему одна по полям и
роще? Отчего все такие скучные, не говорят друг с другом, не дразнят ее женихом, как дразнили до отъезда? О чем молчат бабушка и Вера? Что сделалось со всем домом?
Райский пошел после этого рассказа
в рощу,
прошел ее насквозь, выбрался до деревни и, встретив Якова, спросил, не видал ли он барышню?
— Мы верхом ездили, Николай Андреич дамское седло выписал. Я одна каталась
в лодке, сама гребла,
в рощу с бабами
ходила! — затрогивала Марфенька бабушку,
в надежде, не побранит ли она хоть за это.
Внизу мы
прошли чрез живописнейший лесок — нельзя нарочно расположить так красиво
рощу — под развесистыми банианами и кедрами, и вышли на поляну. Здесь лежала, вероятно занесенная землетрясением, громадная глыба коралла, вся обросшая мохом и зеленью. Романтики тут же объявили, что хорошо бы приехать сюда на целый день с музыкой; «с закуской и обедом», — прибавили положительные люди. Мы вышли
в одну из боковых улиц с маленькими домиками: около каждого теснилась кучка бананов и цветы.
Мы
прошли эту
рощу или сад — сад потому, что
в некоторых местах фруктовые деревья были огорожены; кое-где видел я шалаши, и
в них старые негры стерегли сад, как и у нас это бывает.
Монастырь он обошел кругом и через сосновую
рощу прошел прямо
в скит. Там ему отворили, хотя
в этот час уже никого не впускали. Сердце у него дрожало, когда он вошел
в келью старца: «Зачем, зачем он выходил, зачем тот послал его „
в мир“? Здесь тишина, здесь святыня, а там — смущенье, там мрак,
в котором сразу потеряешься и заблудишься…»
На Сяо-Кеме,
в полутора километрах от моря, жил старообрядец Иван Бортников с семьей. Надо было видеть, какой испуг произвело на них наше появление! Схватив детей, женщины убежали
в избу и заперлись на засовы. Когда мы
проходили мимо, они испуганно выглядывали
в окна и тотчас прятались, как только встречались с кем-нибудь глазами.
Пройдя еще с полкилометра, мы стали биваком на берегу реки,
в старой липовой
роще.
Я добрался наконец до угла леса, но там не было никакой дороги: какие-то некошеные, низкие кусты широко расстилались передо мною, а за ними далёко-далёко виднелось пустынное поле. Я опять остановился. «Что за притча?.. Да где же я?» Я стал припоминать, как и куда
ходил в течение дня… «Э! да это Парахинские кусты! — воскликнул я наконец, — точно! вон это, должно быть, Синдеевская
роща… Да как же это я сюда зашел? Так далеко?.. Странно! Теперь опять нужно вправо взять».
Прежде чем я остановился
в этом березовом леску, я с своей собакой
прошел через высокую осиновую
рощу.
На первый случай отряжу человек двадцать, так они и очистят воровскую
рощу; народ не трусливый, каждый
в одиночку на медведя
ходит, от разбойников не попятятся.
Annette советует мне перепроситься
в Ялуторовск, но я еще не решаюсь
в ожидании Оболенского и по некоторой привычке, которую ко мне сделали
в семье Ивашева. Без меня у них будет очень пусто — они неохотно меня отпускают
в Тобольск, хотя мне кажется, что я очень плохой нынче собеседник.
В Ялуторовске мне было бы лучше, с Якушкиным мы бы спорили и мирились. Там и климат лучше, а особенно соблазнительно, что возле самого города есть
роща, между тем как здесь далеко
ходить до тени дерева…
Около самого дома древесной тени не было, и потому мы вместе с сестрицей
ходили гулять, сидеть и читать книжки
в грачовую
рощу или на остров, который я любил с каждым днем более.
Шире, длиннее становились грязные проталины, полнее наливалось озеро
в роще, и,
проходя сквозь забор, уже показывалась вода между капустных гряд
в нашем огороде.
Он
ходил со мной и
в грачовую
рощу и очень сердился на грачей, что они сушат вершины берез, ломая ветви для устройства своих уродливых гнезд, даже грозился разорить их.
—
Рощу эту, говорят, сам угодник всю насадил, чтобы богомольцам приятнее было
ходить в монастырь, — сказал Живин.
И что же вышло? Сначала, действительно, обывателям казалось несколько странным, что выискался такой помпадур, который не верит
в бунты, но мало-помалу и они начали освоиваться с этим взглядом.
Прошел год,
прошел другой, снегири свистали и щебетали во всех
рощах, а революций все не было.
Она опять
ходила гулять с своим мужем, по его желанию,
в старую березовую грачовую
рощу и вниз по реке.
Обыкновенно он исчезал из лагерей. Зимой это был самый аккуратный служака, но чуть лед на Волге
прошел — заскучает,
ходит из угла
в угол, мучится, а как перешли
в лагерь, — он недалеко от Полупленной
рощи, над самой рекой, — Орлова нет как нет. Дня через три-четыре явится веселый, отсидит, и опять за службу. Последняя его отлучка была
в прошлом году,
в июне. Отсидел он две недели
в подземном карцере и прямо из-под ареста вышел на стрельбу. Там мы разговорились.
И об вас вспомнила и много расспрашивала: помните, говорит, вы с барышней соловьев
в рощу слушать
ходили?
Зима
прошла, и наступила весна; все зазеленело и расцвело, открылось множество новых живейших наслаждений: светлые воды реки, мельница, пруд, грачовая
роща и остров, окруженный со всех сторон старым и новым Бугурусланом, обсаженный тенистыми липами и березами, куда бегал я по нескольку раз
в день, сам не зная зачем; я стоял там неподвижно, как очарованный, с сильно бьющимся сердцем, с прерывающимся дыханием…
— Н-да-а?.. — вопросительно протянул Гаврила. — Кабы мне так-то вот! — вздохнул он, сразу вспомнив деревню, убогое хозяйство, свою мать и все то далекое, родное, ради чего он
ходил на работу, ради чего так измучился
в эту ночь. Его охватила волна воспоминаний о своей деревеньке, сбегавшей по крутой горе вниз, к речке, скрытой
в роще берез, ветел, рябин, черемухи… — Эх, важно бы!.. — грустно вздохнул он.
Мы
ходили вверх по маленькой речке, бродили по березовой
роще, сидели и лежали под тенью дерев; говорили как-то мало, не живо, не связно и вообще находились
в каком-то принужденном состоянии.
С любопытством вошел я
в рощу и,
пройдя несколько шагов, услышал голоса, говорившие скоро, но тихо.
Наскоро одевшись,
сошел я
в сад, а оттуда
в рощу.
У меня был дядька Иван Андреич. Он выучил меня стрелять, когда мне было еще 13 лет. Он достал маленькое ружьецо и давал мне из него стрелять, когда мы
ходили гулять. И я убил раз галку и другой раз сороку. Но отец не знал, что я умею стрелять. Один раз, это было осенью,
в маменькины именины, и мы ожидали дядюшку к обеду, и я сидел на окне и смотрел
в ту сторону, откуда ему надо было приехать, а отец
ходил по комнате. Я увидел из-за
рощи четверню серых и коляску и закричал: «Едет! едет!..»
Я
прошел за гумна и, спустившись
в овраг, поднялся
в Лоск — так назывался у нас густой кустарник по ту сторону оврага до самой
рощи.
— Что говоришь-то? Из полена не вытешешь, возьми топор да
в рощу пораньше
сходи, вот и вытешешь. Ясенку ли, что ли, срубишь. Вот и голубец будет. А то, поди, еще объездчика пой водкой. За всякой дрянью поить не наготовишься. Вон я намедни вагу сломал, новую вырубил важную, никто слова не сказал.
Вот
прошла небольшая
роща из старых больших берез с грачиными гнездами
в зеленых верхушках.
Я ехал
в Киев повидаться с родными. Поезда
ходили тогда еще не совсем аккуратно, и
в Курске приходилась довольно долгая остановка. Я когда-то езжал из Орла
в Курск, и теперь мне хотелось посмотреть на этот город, где сидят «мои-то-те куряне, ведомые кмети», которые до того доцивилизовались, что потеряли целую
рощу.
Мне плохо спалось. Завтра — большая массовка за Гастеевской
рощей, мне говорить. Нервно чувствовалась
в кухне Прасковья с настороженными глазами. Тяжелые предчувствия шевелились, —
сойдет ли завтра? Все усерднее слежка… Волею подавить мысли, не думать! Но смутные ожидания все бродили
в душе. От каждого стука тело вздрагивало. Устал я, должно быть, и изнервничался! — такая тряпка.
— Как быть, мой отец! Мудрецы и философы моего мастерства не требуют, а требуют его празднолюбцы. Я
хожу на площади, стою у ристалищ, верчусь на пирах, бываю
в загородных
рощах, где гуляют молодые богачи, а больше все по ночам бываю
в домах у веселых гетер…
Утро
прошло в занятиях, и лагерно-военная жизнь для Александра Васильевича Суворова, прерванная неожиданным романтическим эпизодом, вошла снова
в свою обычную колею. Укромное местечко петергофской
рощи не сделалось Капуей для воина.
Они
прошли в глубь
рощи,
в такое место, откуда их нельзя было видеть. Незнакомка медленно откинула вуаль. Она была не особенно молода, лет за тридцать, но лицо ее, с темными, жгучими глазами, обладало своеобразной прелестью. Такое же очарование было
в ее голосе. Хотя она и понижала его почти до шепота, но
в нем все-таки слышались глубокие, мягкие ноты. Она говорила по-русски совершенно бегло, но с иностранным акцентом, что доказывало, что этот язык не был ей родным.